Сергей Владимирович Диковский



         На острове Анна


     Взгляните сюда...  Эти следы  можно  заметить даже под краской. Две пули в
бревне, одна в половице...
     Прежде  отсюда  так  дуло,  что  гасла лампа. Мы забили отверстие паклей и
залили варом. Теперь тут кладовая нашей зимовки.
     Да, Новоселов жил здесь. Мы нашли его фуражку,  винчестер 30x30 с разбитой
скобой и журнал "Солнце России" за 1915 год.
     В те годы на острове  было скучно.  Представьте: изба под цинковой крышей,
амбар  на  столбах,  вместо  сверчка  ржавый флюгер. А там, где выстроен теперь
магнитный  павильон, висел медный колокол - подарок архангельского губернатора.
Даже приказ был: "В случае тумана оповещать корабли частым звоном".
     В  этой  бревенчатой  конуре  семь  лет  жили  двое:  унтер-офицер  радист
Новоселов и казанский недоучка студент Войцеховский.
     Войцеховский мариновал в банках рачков, определял соленость воды и посылал
трактаты  не  то  в  Петербург,  не  то в Казань. Связь с Большой Землей держал
Новоселов. Радио доносило на остров странные, незнакомые слова: декрет, совдеп,
ревком,  продком,  аннексия,  федерация,  комиссар...  Трудно  было понять, что
творится в городе, где находилось прежде начальство радиста.
     После  обеда,  запивая  галеты  мутным  желудевым кофе,  Новоселов пытался
вызвать на разговор молчаливого Войцеховского.
     - Ну хорошо, федерация есть федерация, - говорил он в раздумье. - А как же
Россия?.. Генрих Антонович... Это как же понять?
     - А вы лучше не понимайте, - морщась,  отвечал  Войцеховский. - Социальные
катаклизмы вблизи иррациональны, то есть вообще непонятны...
     Он сидел, желтый, небритый, повязанный накрест, по-бабьи, пуховым платком,
и щупал грязными пальцами зубы.
     Земля  была далеко. У Войцеховского побелели и распухли десны. Ему было на
все наплевать...
     За три месяца до выступления английских интервентов  Новоселову удалось на
норвежском  гидрографическом судне  выбраться в город. Говорят, он долго бродил
по  улицам,  присматриваясь и расспрашивая людей, прежде чем явиться в ревком и
познакомиться с новой властью.
     Новоселов был из барабинских  степняков - человек  медленного  накала,  но
прочных мнений. В те годы Советской власти было не до полярных зимовок.  Однако
Новоселова приняли хорошо. В ревкоме ему обещали выстроить дом,  прислать новую
упряжку  собак,  выдали даже полушубок, ящик махорки и солдатские бутсы. Кто-то
сгоряча  сказал  ему,  что  метеосводка для республики страшно важная штука. Но
больше  всего  тронул  радиста  мандат,  подписанный  предревкома и начальником
отряда Еременко. В нем говорилось, что земли острова Анна со всеми постройками,
радиостанцией,  научной аппаратурой и прочим инвентарем республика поручает под
"личную ответственность" Григорию Ивановичу Новоселову.
     ...Тральщик,  доставивший в бухту Глубокую десантный отряд, высадил нашего
начальника на остров, и Новоселов немедленно приступил к работе.
     Дважды в неделю он стал передавать на материк пространные радиограммы. И в
каждой из них цифр было больше,  чем выбивает за день кассирша универмага. В то
время я служил  связистом  в  отряде  Еременко  и  помню,  как  посмеивались  в 
штабе, читая чудные донесения начальника  острова Анна.  Были  тут  обозначения
температуры и влажности  воздуха,  величины  осадков,  силы ветра,  определения
солености и плотности воды и еще чего-то, непонятного нашим радистам.
     Нужно  сказать,  что никто на материке уже не помнил зимовщика Новоселова.
Да и кого могли заинтересовать изотермы, если на побережье люди ели жмых?
     Остров  лежал в трехстах  милях от берега,  голый,  как ладонь, и жили там
только два чудака.
     Впрочем,  иногда  Новоселов  разговаривал с берегом  человеческим  языком.
Однажды, в разгар  операций  на  северном  фронте,  начальнику  штаба  принесли
телеграмму:  "Сегодня  в  4  утра,  при  температуре  11°,  на  северо-западной
оконечности   острова   обнаружена  неизвестная  птица  типа  нырок".  В  конце
телеграммы начальник острова Анна просил прислать весной четыре ведра формалина
для консервации придонных рачков. В этот день в отряде оставалось по две обоймы
на человека, и начальник  штаба - человек  резкий и жесткий - велел  телеграфно
послать  Новоселова  к  черту.  Телеграмма эта не была послана только благодаря
начальнику  отряда - балтийскому  матросу  Еременко.  Он  был  человек  не  без
странностей:  без  наркоза  выдержал ампутацию раздробленной кисти руки, но был
по-детски  напуган лекцией батальонного врача о возбудителях тифа. Любил он еще
рассказывать  сказки.  Не представляйте, однако, Еременко каким-то толстовцем в
бушлате: злость к врагу у него была холодная, прочная, точно лед в овраге.
     Но дело не в нем:  важно, что один  Еременко  принимал  всерьез  донесения
Новоселова.  Он  велел  завести  особую папку, сам написал на крышке "Секретно,
научно" и велел складывать туда все донесения с острова Анна.
     - А ну,  нехай,  нехай  строчит,  -  говорил  он  частенько. - Черты  його
батька... Мабуть, у него в голови що-нэбудь е. Га?
     Радиограммы  Новоселова,  адресованные  ревкому,  принимал  по  ту сторону
фронта  и белогвардейский полковник фон Нолькен. Прибалтийские дворяне славятся
своей  рыбьей  тупостью,  а  этот  был  из  захудалых  баронов, то есть  глуп и 
упрям, как треска. С подчиненными  Нолькен  разговаривал  на  каком-то  особом,
гвардейско-телеграфном наречии.
     - Понятно?.. Понятно... Мысль ясна... Действуйте! Черт побери. Точка!
     В архивах полка, захваченных впоследствии нашим отрядом, сохранилась часть
телеграмм,  адресованных  зимовщику  Новоселову.  По  ним  нетрудно установить,
насколько фон Нолькен был лишен чувства юмора. Полагая, что радист острова Анна
плохо осведомлен о делах, творящихся на Большой Земле, он радировал Новоселову:
     "Большевиков  севере  нет тчк  немедля прекратите передачу донесений адрес
бандитов".
     Тот отвечал:
     "Подчиняюсь только ревкому тчк бандиты ходят с погонами".
     Последующие  телеграммы  фон Нолькена  были написаны  довольно энергичным,
хотя и шаблонным языком:
     "Вы отрешены должности зпт измену предаетесь суду".
     "Иуда и хам тчк весной вас повесят".
     Ответ  Новоселова  напоминает по тону  письмо запорожцев султану. Это была
одна  фраза  длиной от острова до Большой Земли,  смысл  которой можно свести к
известной народной пословице:
     "Выше... не прыгнешь..."
     Так  они  переругивались  в  течение  целого  месяца.  Это был своего рода
поединок  на  расстоянии  трехсот миль. С одной стороны - воспитанник пажеского
корпуса полковник фон Нолькен, с другой - начальник острова Анна, унтер-офицер,
человек  не  слишком  грамотный,  но  твердый  и  честный,  сохранивший  даже в
телеграммах обстоятельную точность и юмор сибирского мужика.
     "Земли  здесь  немного, да вся наша, - выстукивал  обиженный  Новоселов. -
Весной приезжайте. Собаки наши скулят, точат зубы на дворянскую падаль".
     В то время  как  мы  пробивались  на  север,  тесня  полковника  Нолькена,
зимовщик  продолжал  выстукивать  свои  пространные  донесения.  Под Новый год,
ночью, он неожиданно прислал поздравление от жителей острова Анна.
     "Войцеховский  психует,  -  сообщал  Новоселов, - скучает по елке. Лечу по
возможности".
     После  этого  он  замолчал.  Это было так необычно, что Еременко в разгаре
боевых операций вспомнил молчальника и запросил Новоселова:
     "Какая температура, ждем донесений".
     Он  ответил   обстоятельным  извинением.   Оказывается,  объезжая  остров,
заблудился во время пурги и так обморозил пальцы, что не мог взяться за ключ.
     Наконец,  Новоселов  пригодился  нам всерьез. Это было во время известного
февральского  наступления  дивизии  генерала  Наговицына.  В то время как белые
обрушивали на нас  фронтальный удар,  Еременко  решил  прощупать   их  с  тыла.
Запросив Новоселова и узнав от него, что в районе острова битый лед, он кружным
путем  направил  в  тыл  Наговицыну  два  тральщика  с ледоколом "Витязь"... Вы
представляете,  что  может  наделать  батальон,  высадившийся на берегу ночью и
подобравшийся  к  поселку  без  выстрела!  Эта ночь обошлась белым в полтораста
человек.  Полковник  Нолькен  парился в бане.  Двадцать километров он мчался на
нартах в полушубке,  накинутом на мокрое тело.  Его  подобрал и оттаял в ванне,
как мороженого судака, английский патруль.
     После этой прогулки фон Нолькен отправил Новоселову телеграмму:
     "Мерзавец тчк приговором военно-полевого суда вы заочно расстреляны".
     Тот ответил немедленно:
     "Благодарю внимание тчк хороните под музыку".
     В марте Новоселов  просил  нас  прислать с первой оказией луку. Видимо, на
острове  началась  цинга.  Он не знал, что первый советский корабль придет сюда
только через пять лет.
     Через  месяц  он коротко сообщил, что сам ходит с трудом, а его товарищ по
зимовке  студент  Войцеховский  скончался.  Его могила в северо-восточной части
нашего острова, в двух милях от Птичьего мыса. Новоселов вырубил ее топором. Он
был обстоятельный и заботливый человек.
     ...Теперь  трудно переговорить с берегом, не зацепившись за чужую волну. А
раньше,  как  зимой  в  поле,  было тихо. Что мог слышать на острове Новоселов?
Наверно, Архангельск. Быть может, что-нибудь из Норвегии или Германии, а вернее
всего  -  судовые  пищалки:  вопли  об  угле,  льдах,  пресной  воде,  шифровки
английских    эсминцев,   поздравления   лейтенантов   по   случаю   рождества.
Человеческого голоса в эфире еще не было слышно.
     В апреле  Новоселов  уже не мог подниматься с постели. Я представляю себе,
как  этот  человек с чугунными ногами и деснами, превращенными в лохмотья, один
на голом острове переругивался с полковником Нолькеном.
     От  цинги  он  не  умер,  но  весной к острову  подошел минный заградитель
"Бедовый". На мостике стоял офицер. Видимо, у Новоселова хватило сил, чтобы при
виде белых разбить приемник и испортить батареи питания...
     ...Здесь, у окна,  стояла его кровать;  две пули в стене, одна в половице.
Для больного цингой - более чем достаточно.
     Они  увезли  все:  его  труп,  книги, передатчик, упряжку собак, консервы,
унты.
     Я не знаю,  какой  он  был  с  виду.  Бородат  или  брит.  Стар или молод.
Телеграммы  его  обстоятельны  и  солидны.  Ответы  полковнику  Нолькену  дышат
достоинством и гневом человека, много видавшего.
     Наш  гидролог  Вера  Михайловна  неплохо рисует. Она изобразила Новоселова
похожим  на  Кренкеля:  большим,  светлоглазым,  лобастым,  в  кожаной куртке и
медвежьих унтах.  Рядом с ним приемник типа "КУБ-4". Он нарисован неверно: в те
годы  не  было  ламп. Но это неважно.  Правда в том, что глаза вышли настоящие,
новоселовские: честные, немного суровые.
     Мы часто вспоминаем радиста острова Анна.
     Каждый   год  22  мая  все  зимовщики  собираются  на  этой  площадке.  Мы
приспускаем флаг и даем  залп.  Ведь  Новоселов  был  первым  начальником нашей
зимовки.

     1938

_______________________________________________________________________________



     К списку авторов     В кают-компанию