Джек Лондон
Деметриос Контос
Из сборника "Рассказы рыбачьего патруля"
Не нужно думать на основании моих рассказов о греческих рыбаках, что все
они дурные люди. Совсем нет. Но это были люди грубые, жившие замкнуто в своих
поселках и жестоко боровшиеся со стихиями за свою жизнь. Они жили вне всяких
законов, не понимали их и считали всякий закон ненужным угнетением. Особенно
тираническими им казались, разумеется, законы о рыбной ловле, а поэтому они
смотрели и на служащих в рыбачьем патруле как на своих природных врагов.
Мы отнимали у них жизнь, то есть, вернее, их средства к жизни, что в
сущности одно и то же. Мы отбирали у них незаконные приспособления и сети,
которые стоили им больших денег и изготовление которых требовало много времени
и труда. Мы мешали им ловить рыбу в известные времена года и лишали их хорошего
заработка. А когда мы арестовывали их, то за этим следовал суд и большие
штрафы. В результате все они, конечно, смертельно ненавидели нас. Подобно тому,
как собака является естественным врагом кошки, а змея — человека, так и мы,
рыбачий патруль, являлись естественным врагом рыбаков.
Но чтобы доказать вам, что они были в такой же мере способны на
великодушие, как и на ненависть, я расскажу о Деметриосе Контосе. Деметриос
Контос жил в Валлехо. После Большого Алека это был самый сильный, храбрый и
влиятельный человек среди греков. Он не доставлял рыбачьему патрулю никаких
хлопот, и нам, пожалуй, так и не пришлось бы никогда столкнуться с ним, если бы
он не приобрел новой лодки для ловли лососей. Эта лодка и послужила причиной
всех бед. Он построил ее по собственной модели, которая несколько отличалась по
внешнему виду от обыкновенных лодок этого типа.
К великой его радости, судно оказалось очень быстроходным — быстроходнее
всех лодок в заливе и на реках. Это обстоятельство и сделало Контоса
необыкновенно гордым и чванным. Услыхав про наше приключение на "Мэри-Ребекке",
испугавшее всех рыбаков, он послал нам в Бенишию вызов. Один из местных рыбаков
передал его нам. Деметриос Контос заявил, что в ближайшее воскресенье он выйдет
из Валлехо, поставит свою сеть на виду у всей Бенишии и будет ловить лососей;
пусть-ка Чарли Ле Грант поймает его, если сможет. Конечно, мы с Чарли ничего не
знали о качествах его новой лодки. Наша лодка была очень быстроходна, и мы не
боялись состязания ни с каким парусным судном.
Настало воскресенье. Слух о вызове распространился повсюду, так что все
рыбаки и моряки Бенишии, как один человек, высыпали на пароходную пристань,
точно на большое футбольное состязание. Мы с Чарли были спокойны, но вид этой
толпы убедил нас в том, что Деметриос Контос что-то подготовляет.
После полудня, когда морской ветер подул сильнее, вдали показался его
парус и лодка, идущая под парусом. Футах в двадцати от пристани грек переменил
галс и сделал театральный жест, словно рыцарь, выходящий на поединок. В ответ
ему понеслись с пристани дружеские приветствия, и Деметриос Контос бросил якорь
в проливе в двухстах ярдах от нас. Затем он спустил парус и, поставив лодку по
ветру, начал забрасывать сеть. Он выбросил немного, не больше пятидесяти футов;
однако дерзость этого человека поразила нас с Чарли. Мы не знали в то время,
что сеть эта была старая и негодная. Только впоследствии нам стало это
известно: она могла удержать несколько рыб, но сколько-нибудь значительный улов
изорвал бы ее в клочки.
Чарли покачал головой и сказал:
- Сознаюсь, я ничего не понимаю. Он, правда, выбросил только пятьдесят
футов, но все равно он не успеет собрать сеть, если мы теперь же двинемся к
нему. Чего ради он явился сюда? Похвастаться перед нами, что он может нарушать
закон в нашем же городке?
В голосе Чарли зазвучала обида, и он долго возмущался нахальством
Деметриоса Контоса.
А герой этого происшествия, небрежно развалившись на корме, следил за
поплавком своей сети. Когда в сеть попадает крупная рыба, поплавки дергаются и
предупреждают рыбака. По-видимому, это как раз и случилось. Деметриос вытащил
футов двенадцати сеть и, продержав ее минуту в воздухе, бросил на дно лодки
большого блестящего лосося. Толпа, стоявшая на пристани, встретила его улов
громкими восторженными криками. Такой дерзости Чарли не мог вынести.
— Идем, мальчуган, — позвал он меня, и мы немедленно прыгнули в лодку и
наставили парус.
Толпа криком предупредила Деметриоса, и пока мы отчаливали от пристани, он
успел быстро отрезать ножом свою негодную сеть; его парус был наготове и
затрепетал на солнце. Деметриос мигом перебежал на корму и во весь дух помчался
по направлению к холмам Контра Косты.
В это время мы находились не больше чем в тридцати футах от него. Чарли
ликовал. Он знал, что наша лодка быстроходна и что в умении управлять парусом с
ним мало кто может поспорить. Он не сомневался, что мы догоним Деметриоса, и я
разделял его уверенность.
Дул хороший попутный ветер. Мы быстро скользили по воде, а Деметриос
оказывался все дапьше и дальше. Он не только шел быстрее, но и круче к ветру.
Это особенно поразило нас, когда, огибая холмы Контра Косты, он перешел на
другой галс и оставил нас позади, обогнав футов на сто.
— Фью, — свистнул Чарли, — не то у его лодки крылья выросли, не то к
нашему килю прицепили пятигаллонную жестянку дегтя.
И действительно было похоже на то. Когда Деметриос проходил мимо Сономских
холмов по другую сторону пролива, мы оказались так далеко от него, что Чарли
приказал мне спустить шкот, и мы повернули назад в Бенишию. Рыбаки, стоявшие на
пароходной пристани, осыпали нас градом насмешек, пока мы причаливали и
привязывали лодку. Мы поспешили уйти с пристани. Чарли чувствовал, что попал в
глупое положение. Он гордился своей лодкой и своим умением управлять парусами,
а теперь вдруг другой человек и обставил его на состязании.
Чарли был печален дня два. Затем нам передали, как и в первый раз, что в
следующее воскресенье Деметриос Контос повторит свой опыт. Чарли встрепенулся.
Он вытащил лодку из воды, вычистил ее, заново выкрасил дно, сделал какое-то
изменение в ее киле, перебрал привод и просидел почти всю ночь под воскресенье
за шитьем нового паруса, который был значительно больше прежнего. Парус этот
был так велик, что нам пришлось прибавить балласта и уложить на дно лодки около
пятисот фунтов старых рельсов.
Наступило воскресенье, и снова Деметриос Контос явился, чтобы дерзко
нарушить закон среди белого дня. Так же, как и в прошлое воскресенье, после
полудня поднялся свежий ветер, и Деметриос снова отрезал футов сорок гнилой
сети, наставил парус и умчался из-под нашего носа. Но он угадал намерение
Чарли: парус его поднялся выше обыкновенного, а к заднему лику был пришит кусок
холста.
Пока мы гнались друг за другом по направлению к холмам Контра Косты, никто
из нас не выиграл ни ярда расстояния. Но у Сономских холмов мы заметили, что
Деметриос взял круче к ветру и идет быстрее нас. Однако Чарли правил нашей
лодкой так ловко и искусно, что, казалось, лучше нельзя было править, и мы
мчались быстрее, чем когда-либо.
Конечно, Чарли мог вытащить свой револьвер и выстрелить в Деметриоса, но
мы давно уже убедились, что все наше существо протестует против стрельбы в
убегающего человека, виновного в незначительном проступке. Между рыбаками и
патрульными существовало на этот счет как бы молчаливое соглашение. Если мы не
стреляли по ним, когда они убегали, то и они в свою очередь не сопротивлялись,
если нам удавалось их настигнуть. Точно так же и в этот раз Деметриос Контос
убегал от нас, а мы только гнались за ним, стараясь захватить его. Но если бы
наша лодка оказалась быстроходнее, если бы мы настигли его, он не стал бы
сопротивляться и дал бы арестовать себя.
Благодаря широкому парусу и сильному ветру наше положение в Каркинезском
проливе оказалось совсем невкусным, как говорится. Нам приходилось все время
следить за лодкой, как бы она не перевернулась; в то время как Чарли управлял
рулем, я держал шкот в руке, готовый каждую минуту отпустить его. У Деметриоса
же работы было полные руки: он должен был один и править, и следить за
парусами.
Но поймать его мы не могли. Его лодка действительно была быстроходнее
нашей. И хотя Чарли правил не хуже, если не лучше его, наша лодка все же не
могла сравняться с лодкой грека.
— Отдай шкот! — скомандовал Чарли, и, когда мы пошли против ветра, к нам
донесся насмешливый хохот Деметриоса.
Чарли покачал головой.
— Ничего не поделаешь, — сказал он. — У Деметриоса лодка лучше нашей. Если
он захочет повторить еще раз свое представление, нам нужно будет придумать
что-нибудь новенькое.
Тут на помощь явилась моя изобретательность.
— А что, если в следующее воскресенье я погонюсь на лодке за Деметриосом,
а ты подождешь его на пристани в Валлехо да и сцапаешь, как только он высадится
там?
Чарли подумал с минуту и хлопнул себя по колену.
— Ну что ж, хорошая мысль! Ты начинаешь, брат, пускать в ход свои мозги.
Честь твоему учителю, могу я сказать. Только не следует загонять его слишком
далеко, — продолжал он через минуту, — иначе он пойдет в Сан-Пабло вместо того,
чтобы вернуться домой в Валлехо, и я только зря простою на пристани, поджидая
его.
В четверг Чарли высказал некоторое сомнение насчет нашего плана.
— Всем будет известно, что я отправился в Валлехо, и, конечно, Деметриос
тотчас узнает об этом. Боюсь, что нам придется отказаться от твоей выдумки.
Возражение было основательное, и весь остаток дня я ходил разочарованным.
Но ночью передо мной открылся новый план, и я в нетерпении разбудил крепко
спящего Чарли.
— Ну, — проворчал он, — в чем дело? Дом горит?
— Нет, — ответил я, — не дом, а моя голова. Послушай-ка, что я придумал. В
воскресенье мы оба останемся на берегу, пока не увидим Деметриоса. Это успокоит
подозрение у всех рыбаков. Затем, когда на горизонту покажется его парус, ты не
спеша отправишься в город. Все рыбаки решат, что тебе стыдно оставаться на
пристани и что ты заранее уверен, что потерпишь поражение.
— Пока недурно, — согласился Чарли, когда я остановился, чтобы перевести
дыхание.
— Все это очень хорошо, — гордо продолжал я. — Итак, ты небрежной походкой
отправишься в город, но лишь только пристань скроется из виду, беги со всех ног
к Дэну Мелони. Бери его лошадку и кати по проселочной дороге в Валлехо. Дорога
превосходная, и ты успеешь домчаться до Валлехо, пока Деметриос будет бороться
с ветром.
— Ну относительно лошади поговорим завтра утром, — сказал Чарли, утверждая
мой измененный план.
— Послушай-ка, — сказал он немного спустя, в свою очередь расталкивая
меня, когда я уже спал как убитый.
Я слышал, как он посмеивался в темноте.
— Послушай, мальчуган, а не кажется ли тебе, что это совсем новость —
рыбачий патруль верхом на лошади!
— Изобретательность, — ответил я. — Как раз то, что ты постоянно
проповедуешь: опережай мыслью твоего противника и ты победишь его.
— Хе-хе, — смеялся он. — А если к мысли прибавить резвую лошадку, тут
противнику совсем плохо придется, не будь я твой покорный слуга Чарли Ле Грант.
— Только управишься ли ты один с лодкой? — спросил он в пятницу. — Не
забывай, что мы наладим большой парус.
Я с таким жаром стал защищать свое умение править, что он перестал
говорить об этом. Но в субботу он предложил мне снять с заднего лика целый
холст. Разочарование, отразившееся на моем лице, заставило его передумать — я
тоже гордился своим умением управлять парусной лодкой и страстно желал выйти
один под большим парусом и пуститься по Каркинезскому заливу в погоню за
убегающим греком.
Настало воскресенье, появился, конечно, и Деметриос Контос. Воскресенье и
Деметриос были неразлучны. У рыбаков вошло в привычку появляться на пароходной
пристани, приветствовать Димитриоса и насмехаться над нашим поражением.
Деметриос, как всегда, спустил парус в двухстах ярдах от пристани и выбросил
пятьдесят футов гнилой сети.
— Я думаю, что эта глупость будет продолжаться до тех пор, пока у него не
кончится старая сеть, — пробормотал Чарли с намерением, чтобы его услышали
греки.
— Тогда ми давать ему мой старый сетка, - быстро и насмешливо сказал один
из греков.
— А мне все равно, — ответил Чарли. — У меня тоже есть где-то старая сеть.
Если он придет и попросит, я могу дать ему.
Все расхохотались, так как думали, что могут позволить себе добродушно
пошутить с человеком, так глупо попавшимся, как Чарли.
— Ну, прощай, мальчуган, — крикнул мне Чарли минуту спустя. — Я пойду в
город к Мелони.
— А я могу выйти в лодке? — спросил я.
— Если хочешь, ступай, — ответил он, повернулся и медленно направился к
городу.
Деметриос вынул из своей сети двух больших лососей, и я прыгнул в лодку.
Рыбаки с шутками толпились вокруг, и когда я начал поднимать парус, на меня
посыпались коварные советы. Они предлагали друг другу самые смелые пари,
утверждая, что я обязательно поймаю Деметриоса, а двое из них, войдя в роль
судей, торжественно попросили разрешения отправиться со мной, чтобы посмотреть,
как я это сделаю.
Но я не торопился, чтобы дать Чарли побольше времени, и только тогда,
когда я был уже уверен, что Чарли сидит верхом на маленькой лошадке Дэна
Мелони, я отчалил от пристани и поднял большой парус. Порыв ветра сразу
наполнил его, и лодка, накренившись на правый борт, зачерпнула ведра два воды.
Это случается и с самыми хорошими матросами на маленьких лодках. Меня все же
осыпали саркастическими замечаниями, точно я оказался повинен невесть в чем.
Когда Деметриос увидел, что в патрульной лодке только один человек и что
это мальчишка, он решил поиграть со мной. Подпустив меня футов на пятнадцать,
он сделал короткий галс и вернулся к пароходной пристани кружить и лавировать,
к великому удовольствию своих друзей. Я ни на шаг не отставал от него и
повторял все его маневры, хотя для меня это было очень опасно при таком ветре и
с таким парусом, как мой.
Он рассчитывал, что ветер, отлив и сильное волнение погубят меня. Но я был
в приподнятом настроении и никогда в жизни не управлял лодкой так хорошо, как в
этот день. Меня охватило возбуждение, ум мой быстро работал, руки ни разу не
дрогнули, и я чутьем угадывал те тысячи мелочей, о которых хороший лодочный
матрос должен думать ежесекундно.
Вместо меня сам Деметриос чуть не потерпел крушение. Что-то случилось у
него со снастями, и я быстро нагнал его. Очевидно, какая-то неожиданность
встревожила его. Деметриос перестал играть со мной и пошел по пути в Валлехо. К
большой моей радости, я заметил, что могу идти немного круче к ветру, чем он.
Ему, очевидно, был теперь необходим помощник. Зная, что нас разделяет всего
несколько футов, он не решался оставить руль и пройти на середину лодки и
спустить гафель.
Опасаясь на этот раз взять круто к ветру, как делал он это раньше,
Деметриос стал понемногу отдавать шкот и полегоньку травить его, чтобы уйти от
меня. Я позволил ему опередить себя, пока шел против ветра, но затем стал
нагонять его. Когда я приблизился, он притворился, что переходит на другой
галс. Тогда я отдал шкот, чтобы обогнать его. Но это была только хитрая уловка,
и он тотчас же снова перешел на прежний курс, а я поспешно стал наверстывать
потерянное расстояние.
Разумеется, Деметриос управлял лодкой гораздо искуснее меня. Мне часто
казалось, что я вот-вот настигну его, но он проделывал ловкий маневр и
ускользал от меня из-под носа. Ветер становился все сильнее, и мы оба должны
были внимательно следить за тем, чтобы не перевернуться. Моя лодка держалась
только благодаря лишнему балласту. Я сидел скорчившись у наветренного борта и
держал в одной руке руль, а в другой — шкот; так как шкот был только один раз
обернут вокруг шпиля, то при сильных порывах ветра мне часто приходилось
отдавать его. Из-за этого парус выводился из ветра, и я отставал от грека.
Единственным утешением было то, что и Деметриосу приходилось прибегать часто к
тому же маневру.
Сильный отлив, мчавшийся по Каркинезскому проливу против ветра, поднимал
огромные свирепые волны, и они постоянно перекатывались через мою лодку. Я
промок насквозь, и даже парус был подмочен. Один раз мне удалось перехитрить
Деметриоса, и нос моей лодки ударился в середину его судна. Если бы у меня был
теперь в лодке товарищ! Прежде чем я успел перебраться на нос, грек оттолкнул
мою лодку веслом и насмешливо смотрел на меня.
Мы находились как раз у выхода из пролива, где море всегда бывает особенно
бурно. Здесь смешиваются воды Каркинезского и Валлехского проливов, как бы
набегая друг на друга. Первый несет весь бассейн реки Напа, а во второй впадают
все воды Сьюисанской бухты и рек Сакраменто и Святого Иоакима. Там, где
сталкиваются эти огромные массы воды, всегда происходит сильное волнение. К
тому же на этот раз в заливе Сан-Пабло, на расстоянии пятнадцати миль отсюда,
бушевал сильный шторм. Неслись огромные волны, образуя водовороты и кипучие
бездны. Волны вздымались со всех сторон, обрушиваясь на нас одинаково часто как
с подветренной, так и с наветренной стороны. И, врываясь в это безумие
расходившихся стихий, гремели огромные дымящиеся валы из залива Сан-Пабло.
Я был в таком же диком возбуждении, как и воды, плясавшие вокруг меня.
Лодка шла великолепно, поднимаясь и опускаясь на волнах, точно беговая лошадь.
Я с трудом сдерживал радость, властно охватывавшую меня. Огромный парус, воющий
ветер, бушующие волны, ныряющая лодка, и я, пигмей среди всего этого, управлял
стихиями, мчался среди них и над ними, торжествующий, как победитель.
И вот тогда, когда я несся, словно герой, моя лодка получила страшный удар
и сразу остановилась. Меня бросило вперед, а затем на дно. Когда я вскочил на
ноги, я увидел мелькнувший в волнах зеленоватый, покрытый раковинами предмет и
узнал в нем чудовище всех моряков — затонувшую сваю. От нее нет спасения.
Размокшая свая плывет как раз под поверхностью, и заметить ее своевременно при
сильном волнении невозможно.
Весь нос лодки был, очевидно, раздавлен, потому что через несколько секунд
лодка наполнилась водой. Затем нахлынули две-три волны и лодка стала тонуть,
увлекаемая на дно тяжелым балластом. Все это произошло так быстро, что я
запутался в парусе и очутился под водой. Когда, едва не задохнувшись, я
вынырнул на поверхность, от весел не было и следа: их, должно быть, унесло
бурным течением. Я увидел, что Деметриос Контос смотрит на меня, и услышал его
насмешливый голос, кричавший мне что-то. Он продолжал держаться своего курса,
оставляя меня на гибель. Мне осталось только пуститься вплавь, но я могу
продержаться, конечно, не больше нескольких минут. Задерживая дыхание и работая
руками, я ухитрился стащить с себя в воде тяжелые морские сапоги и куртку. Но и
сбросив с себя лишнюю тяжесть, я продолжал задыхаться и скоро сообразил, что
самое трудное не плыть, а дышать во время бури.
Волны били, кидали меня, покрывали с головой, душили, захлестывая глаза,
нос и рот. Какие-то странные тиски сжимали мне ноги и тянули вниз, чтобы снова
выбросить наверх в кипящем водовороте; и когда, напрягая все силы, я готовился
перевести дыхание, огромный вал вдруг обрушивался на меня и я глотал вместо
воздуха соленую воду.
Я не мог дольше держаться. Я уже дышал водою, а не воздухом, я тонул.
Сознание покидало меня, голова кружилась. Я судорожно боролся, побуждаемый
инстинктом, и барахтался в полубессознательном состоянии, как вдруг
почувствовал, что кто-то тянет меня за плечо через борт лодки.
Некоторое время я лежал поперек скамьи, на которую меня бросили лицом
вниз, и изо рта моего выливалась вода. Немного погодя, все еще чувствуя себя
слабым, я повернул голову, чтобы посмотреть, кто был моим спасителем. И тут я
увидел, что на корме со шкотом в одной руке и румпелем в другой сидит
собственной персоной Деметриос Контос и, усмехаясь, кивает мне. Он хотел было
оставить меня тонуть — как он сам рассказывал после, — но лучшая часть его
существа одержала победу и послала назад ко мне.
— Как твое дело, хорошо? — спросил он.
Я попытался изобразить губами "да" — голосом я не мог издать ни
звука.
— Ты хорошо правил лодка, — сказал он, — хорошо, как мужчина.
Комплимент Деметриоса Контоса был большой похвалой, и я очень оценил это,
хотя в ответ мог только наклонить голову.
Больше мы не разговаривали, потому что я старался прийти в себя, а
Деметриос Контос был занят лодкой. Он причалил к Валлехской пристани, привязал
лодку и помог мне выйти. Когда мы оба стояли на пристани, из-за кольев, на
которых сушились сети, вышел Чарли и опустил руку на плечо Деметриоса Контоса.
— Он спас мне жизнь, Чарли, — запротестовал я, — его нельзя теперь
арестовывать.
На лице Чарли появилось ненадолго выражение нерешительности, но тотчас же
исчезло; так бывало всегда, когда он принимал какое-нибудь решение.
— Не могу ничем помочь тут, — сказал он ласково, — я не могу отступить от
своего долга, а мой долг арестовать его. Сегодня воскресенье, а в его лодке два
лосося, которых он поймал. Как же мне поступить?
— Но он спас мне жизнь, — настаивал я, не находя другого довода.
Лицо Деметриоса Контоса потемнело от гнева, когда он понял решение Чарли.
По его разумению, с ним поступили несправедливо. Лучшая часть его простой
натуры восторжествовала, он совершил великодушный поступок, спас беспомощного
врага, и в благодарность за это враг тащил его теперь в тюрьму.
Когда мы с Чарли возвращались в Бенишию, мы оба были в дурном настроении.
Я стоял за дух закона, а не за букву его, а Чарли стоял за букву. Он считал,
что иначе он поступить не мог. Закон говорил, что в воскресенье нельзя ловить
лососей. Он был патрульным, и его долг следить за исполнением закона. Он должен
это делать. Он исполняет свой долг, и совесть его чиста. А мне его поступок
казался несправедливым, и я чувствовал жалость к Деметриосу Контосу.
Через два дня мы отправились в Валлехо на суд. Я должен был явиться в
качестве свидетеля. Это была самая отвратительная минута, какую мне когда-либо
в жизни приходилось испытывать. Я показал, стоя на месте свидетеля, что видел,
как Деметриос поймал двух лососей, с которыми его задержал Чарли.
Деметриос взял адвоката, но дело его было безнадежно. Присяжные совещались
четверть часа и вынесли ему обвинительный вердикт. Судья приговорил его к
уплате штрафа в сто долларов или к тюремному заключению на пятьдесят дней.
Тогда Чарли подошел к секретарю суда.
— Я хочу уплатить этот штраф, — сказал он, кладя на стол пять золотых
монет по двадцать долларов. — Это... это одно, что можно сделать, мальчуган, —
пробормотал он, обращаясь ко мне.
Глаза у меня стали влажными, и я схватил его за руку.
— Я хочу заплатить... — начал я.
— Заплатить половину? — прервал он. — Конечно, я так и думал, что ты
заплатишь свою половину.
Между тем адвокат сообщил Деметриосу, что Чарли помимо штрафа уплатил
также и следуемое адвокату вознаграждение.
Деметриос подошел к Чарли и пожал ему руку, причем вся его горячая южная
кровь бросилась ему в лицо. Не желая, чтобы мы превзошли его в великодушии, он
сказал, что хочет сам заплатить и штраф, и адвокату, и едва не вспылил, когда
Чарли не согласился на это.
Этот поступок Чарли, как мне кажется, больше, чем что-либо другое, внушил
рыбакам уважение к закону. Чарли высоко поднялся в их уважении, и я получил
свою долю славы, как мальчик, который умеет управлять лодкой. Деметриос Контос
не только никогда больше не нарушал закона, но сделался нашим приятелем и при
случае часто посещал Бенишию, чтобы поболтать с нами.
"Demetrios Contos", 1903 г.
Перевод З. А. Вершининой.
_______________________________________________________________________________
К списку авторов В кают-компанию