7 апреля (2013 года).
Был среди этой блестящей толпы некий великий богач, бритый, длинный, в
старомодном фраке, был знаменитый испанский писатель, была всесветная
красавица, была изящная влюбленная пара, за которой все с любопытством
следили и которая не скрывала своего счастья: он танцевал только с ней, и
все выходило у них так тонко, очаровательно, что только один командир знал,
что эта пара нанята Ллойдом играть в любовь за хорошие деньги и уже давно
плавает то на одном, то на другом корабле.
Иван Бунин. "Господин из Сан-Франциско".
Фриско-Кид, как заметил Джо, твердо знал, что и как нужно делать.
Глядя на него, Джо постиг ту великую истину, незнание которой погубило
немало людей, — он понял, как важно для каждого знать истинную меру своих
сил и способностей.
Джек Лондон. Путешествие на "Ослепительном".
Море и любовь не терпят педантов.
Александр Грин. "Алые паруса".
Mope зло, но Господь Бог поможет нам.
Висенте Бласко Ибаньес. "В море".
Странное и оригинальное название "Закаленный" несколько удивило меня,
и рыбак заметил это.
— Это — прозвище, кабальеро. Они даются у нас одинаково, как людям,
так и лодкам. Напрасно расточает на нас священник свою латынь. Кто здесь
крестит по-настоящему, — это народ.
Висенте Бласко Ибаньес. "Брошенная лодка".
Но они знали также, что отныне все будет по-другому: двери их домов
станут шире, потолки выше, полы прочнее, чтобы воспоминание об Эстебане
могло ходить повсюду, не ударяясь головой о притолоку, и в будущем никто бы
не посмел шептать, глупый верзила умер, какая жалость, красивый дурак умер,
потому что они, чтобы увековечить память об Эстебане, выкрасят фасады своих
домов в веселые цвета и костьми лягут, а добьются, чтобы из безводных
камней забили родники, и посеют цветы на крутых склонах прибрежных скал, и
на рассветах грядущих лет пассажиры огромных судов будут просыпаться,
задыхаясь от аромата садов в открытом море, и капитан спустится со шканцев
в своей парадной форме с боевыми медалями на груди, со своей астролябией и
своей Полярной звездой и, показывая на мыс, горой из роз поднявшийся на
горизонте Карибского моря, скажет на четырнадцати языках, смотрите, вон
там, где ветер теперь так кроток, что укладывается спать под кроватями, где
солнце светит так ярко, что подсолнечники не знают, в какую сторону
повернуться, там, да, там находится селение Эстебана.
Габриэль Гарсия Маркес.
"Самый красивый утопленник в мире".
Внимательно наклоняясь к морю, смотрела она на горизонт большими
глазами, в которых не осталось уже ничего взрослого, — глазами ребенка.
Все, чего она ждала так долго и горячо, делалось там — на краю света. Она
видела в стране далеких пучин подводный холм; от поверхности его струились
вверх вьющиеся растения; среди их круглых листьев, пронизанных у края
стеблем, сияли причудливые цветы. Верхние листья блестели на поверхности
океана; тот, кто ничего не знал, как знала Ассоль, видел лишь трепет и
блеск.
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине
зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он
пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль
шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже
встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь;
взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы со всего, что еще
нежилось, потягиваясь на сонной земле.
Александр Грин. "Алые паруса".
Нигде во всей России, — а я порядочно ее изъездил по всем
направлениям, — нигде я не слушал такой глубокой, полной, совершенной
тишины, как в Балаклаве.
Выходишь на балкон — и весь поглощаешься мраком и молчанием. Черное
небо, черная вода в заливе, черные горы. Вода так густа, так тяжела и так
спокойна, что звезды отражаются в ней, не рябясь и не мигая. Тишина не
нарушается ни одним звуком человеческого жилья. Изредка, раз в минуту, едва
расслышишь, как хлюпнет маленькая волна о камень набережной. И этот
одинокий, мелодичный звук еще больше углубляет, еще больше настораживает
тишину. Слышишь, как размеренными толчками шумит кровь у тебя в ушах.
Скрипнула лодка на своем канате. И опять тихо. Чувствуешь, как ночь и
молчание слились в одном черном объятии.
Ослепительно блестел снег, ласково синела вода, золотом солнце
обливало залив, горы и людей. И крепко, густо, могущественно пахло морем.
Александр Куприн. "Листригоны".
All through the windless night the clipper rolled
In a great swell with oily gradual heaves
Which rolled her down until her time-bells tolled,
Clang, and the weltering water moaned like beeves.
The thundering rattle of slatting shook the sheaves,
Startles of water made the swing ports gush,
The sea was moaning and sighing and saying "Hush!"
It was all black and starless. Peering down
Into the water, trying to pierce the gloom,
One saw a dim, smooth, oily glitter of brown
Heaving and dying away and leaving room
For yet another. Like the march of doom
Came those great powers of marching silences;
Then foe came down. dead-cold, and hid the seas.
John Masefield. "Dauber".